Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был у них с Кротовым такой случай. Застрелился студент, который оказался из достаточно известной и богатой купеческой семьи Санкт-Петербурга. По поручению обер-полицмейстера Москвы, расследование было поручено сыскной части, конкретно Тулину и Кротову. Застрелился, как обычно, из револьвера, ничем не примечательный, казалось бы, случай. Мало ли людей стреляться из-за долгов или несчастной любви. Обыскав квартиру, ничего подозрительного не нашли. Да и что найдёшь при самоубийстве, кроме записки, это же не грабёж. Записки как раз не было, но был рецепт лечения неизвестной болезни ртутью, мышьяком, горючей серой, раствором натрия, йода, сурьмой и купоросом, написанный самим студентом. В нем было указано как необходимо дышать испарениями ртути и дымом образующемся при горении мышьяка. Как нужно втирать смесь из остальных компонентов. Были найдены и сами компоненты для предлагаемого лечения. Всё было весьма странным. Конечно, не секрет, что ртутью и мышьяком публика, попавшая в беду от любовных похождений, обычно лечила «французскую болезнь». Как говорилось в модной и житейской пословице: «Час с Венерой, годы с Меркурием».[33] В результате подобных лечений погибали не только возбудители болезни, названной по имени свинопаса Сефила, но и очень часто сам заболевший. Лечение сопровождалось выпадением зубов, волос и очень часто безумием. Но консультация с врачом показала полную абсурдность этого рецепта. Большая часть из указанных средств использовалось для лечения скота. Несмотря что на теле студента была непонятного происхождения сыпь, признаков болезни доктора не нашли. Не было ни малейшей зацепки узнать причину самоубийства. Возможности выяснить в какой дом терпимости захаживал молодой человек тоже не было. В Москве их было около ста пятидесяти, только официальных. На поприще свободной любви трудилось более тысячи пятьсот жриц. Уже хотели так и докладывать, понимая, что подобный доклад вызовет неудовольствие высочайшего начальства. На всякий случай Тулин приказал проверить все случаи самоубийства за последний месяц произошедшие в Москве. Их было пять, в одном случае при трупе найден аналогичный рецепт. Застрелившейся был офицером, совершившим данный поступок в полном опьянении, неделю назад. Пил он много и часто, в пьяном виде хватался за оружие угрожая расправой то окружающим, то обещая застрелиться лично. Поэтому подобный итог жизни был закономерен. Удивительным было то, что на его теле была обнаружена подобная сыпь, и так же без признаков дурной болезни. Начали рассматривать жизнь данного офицера. Сослуживцы показали, что он был завсегдатаем одного из салонов. Определившись с врачебно-полицейским комитетом, немедля посетили данный бордель, второго разряда. Мадам-хозяйка борделя, ссориться с полицией не захотела. Немедля представила все документы, которые у неё были в порядке. По описанию офицера и студента признала их как постоянных клиентов одной из работниц. Вызвала деваху, к которой захаживали интересующие полицию, посетители. В ходе допроса выяснилось, что это двадцати пяти летняя привлекательная крестьянка Владимирской губернии, год назад пришедшая в бордель, бросила мужа прозябать в деревне. Такое было не новым. Во многих губернских канцеляриях имелись прошения сельских мужиков на подобное поведение жён. Официальная статистика врачебно-полицейского комитета говорила следующее, что сорок процентов тружениц на этом поприще трудилось из-за бедности и скудности жизни, двадцать по желанию, а остальные в связи с лёгкостью существования. Смотровая книжка у неё была в порядке, согласно пункту второго «Правил для публичных женщин» осматривалась она дважды в неделю. Зарабатывала по два рубля за встречу, по шесть-десять рублей за день, от всей суммы согласно пункту четырнадцатого тех же правил у неё оставалось четвёртая часть. Узнав о двух случаях самоубийства, она всплеснула руками, ненадолго заголосила. Но более от неё добиться было невозможно. Причин она не знала, клиенты личной жизнью не делились. Вид её не понравился сыщику. Глаза у неё были хитрые и лживые. Да и всё поведение выдавало «битую» жизнью бабу, знающую что и где говорить. «Не солоно нахлебавшись», пришлось покинуть заведение. Однако, Евграф приказал установить за борделем наблюдение, в частности, за девицей, приставив двух агентов сыскной части на круглосуточное дежурство. На следующий день, как только стемнело, данная особа вышла из дома и, озираясь, направилась по неизвестному адресу. Агенты следовали за ней. Пройдя один квартал, она нырнула в подворотню и вошла во флигель доходного дома. Пробыв там не более часа, вернулась в бордель. Агенты после её ухода немедленно вошли в съёмную квартиру и задержали проживающего. Им оказался крестьянин Владимирской губернии, по профессии коновал, прибывший на заработки. Проживал он в той же деревне, с которой была и девица. Его вместе с пожитками представили в сыскное на допрос. В ходе обыска при нём нашли в сумке все те компоненты, которые указывались в рецептах. Коновалы занимались лечением коней и всякой скотины, пусканием крови, прокалыванием брюха для выпуска газов, уничтожением глистов и внутренних червей. Промывали и обрубали копыта у скота, отпиливали рога и другую работу. Иногда брались в сельской местности и за лечение жителей деревень. Очень часто это лечение приводило к смертельным исходам. С собой у него были не только уже известные препараты, но и всякие неизвестные травы, корни, сушёные остатки каких-то животных, грибы. В ходе допроса испуганный крестьянин признался сразу, эта бордельная девка его племянница. Она уговорила его приготовить смесь